Неточные совпадения
— Ах,
много! И я знаю, что он ее любимец, но всё-таки видно, что это рыцарь… Ну, например, она рассказывала, что он хотел отдать всё состояние брату, что он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас
женщину из воды. Словом, герой, — сказала Анна, улыбаясь и вспоминая про эти двести рублей, которые он дал на станции.
Любовь к
женщине он не только не мог себе представить без брака, но он прежде представлял себе семью, а потом уже ту
женщину, которая даст ему семью. Его понятия о женитьбе поэтому не были похожи на понятия большинства его знакомых, для которых женитьба была одним из
многих общежитейских дел; для Левина это было главным делом жизни, от которогo зависело всё ее счастье. И теперь от этого нужно было отказаться!
Мать Вронского, узнав о его связи, сначала была довольна — и потому, что ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем свете, и потому, что столь понравившаяся ей Каренина, так
много говорившая о своем сыне, была всё-таки такая же, как и все красивые и порядочные
женщины, по понятиям графини Вронской.
Приятнее же всего Дарье Александровне было то, что она ясно видела, как все эти
женщины любовались более всего тем, как
много было у нее детей и как они хороши.
Вронский никогда не знал семейной жизни. Мать его была в молодости блестящая светская
женщина, имевшая во время замужества, и в особенности после,
много романов, известных всему свету. Отца своего он почти не помнил и был воспитан в Пажеском Корпусе.
В ней было
много породы… порода в
женщинах, как и в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит юной Франции.
Крепко задумался Бульба. Вспомнил он, что велика власть слабой
женщины, что
многих сильных погубляла она, что податлива с этой стороны природа Андрия; и стоял он долго как вкопанный на одном и том же месте.
Как
женщина, она была непопулярна в Каперне, однако
многие подозревали, хотя дико и смутно, что ей дано больше прочих — лишь на другом языке.
По
многим признакам Разумихин тотчас же заметил, что обстановка обеих
женщин до крайности бедная.
— Вы
много сказали любопытного о характере брата и… сказали беспристрастно. Это хорошо; я думала, вы перед ним благоговеете, — заметила Авдотья Романовна с улыбкой. — Кажется, и то верно, что возле него должна находиться
женщина, — прибавила она в раздумье.
Он знал, что
женщинами можно «весьма и весьма»
много выиграть.
Представьте же себе, что эта-то самая ревнивая и честная
женщина решилась снизойти, после
многих ужасных исступлений и попреков, на некоторого рода со мною контракт, который и исполняла во все время нашего брака.
Паратов. Об вас я всегда буду думать с уважением, но
женщины вообще, после вашего поступка,
много теряют в глазах моих.
Паратов. Помилуйте, за кого же вы меня принимаете! Если
женщина свободна, ну, тогда другой разговор… Я, Лариса Дмитриевна, человек с правилами, брак для меня дело священное. Я этого вольнодумства терпеть не могу. Позвольте узнать: ваш будущий супруг, конечно, обладает
многими достоинствами?
Сама она говорила мало, но знание жизни сказывалось в ее словах; по иным ее замечаниям Аркадий заключил, что эта молодая
женщина уже успела перечувствовать и передумать
многое…
Самгин, слушая такие рассказы и рассуждения, задумчиво и молча курил и думал, что все это не к лицу маленькой
женщине, бывшей кокотке, не к лицу ей и чем-то немножко мешает ему. Но он все более убеждался, что из всех
женщин, с которыми он жил, эта — самая легкая и удобная для него. И едва ли он
много проиграл, потеряв Таисью.
— Осталось неизвестно, кто убил госпожу Зотову? Плохо работает ваша полиция. Наш Скотланд-ярд узнал бы, о да! Замечательная была русская
женщина, — одобрил он. — Несколько… как это говорится? — обре-ме-не-на знаниями, которые не имеют практического значения, но все-таки обладала сильным практическим умом. Это я замечаю у
многих: русские как будто стыдятся практики и прячут ее, орнаментируют религией, философией, этикой…
«В ней действительно есть
много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», — нашел он подходящие слова. «Завтра уедет…» — скучно подумал он, допил вино, встал и подошел к окну. Над городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен был сознаться, что ни одна из
женщин не возбуждала в нем такого волнения, как эта — рыжая. Было что-то обидное в том, что неиспытанное волнение это возбуждала
женщина, о которой он думал не лестно для нее.
— Мне очень лестно, что в Париже, где так
много красивых
женщин, на все вкусы, мсье не нашел партнерши, достойной его более, чем я. Я буду очень рада, если докажу, что это — комплимент вкусу мсье!
«Ты
много видел
женщин и хочешь
женщину, вот что, друг мой! Но лучше выпить вина. Поздно, не дадут…»
Самгину показалось, что толпа снова двигается на неподвижную стену солдат и двигается не потому, что подбирает раненых;
многие выбегали вперед, ближе к солдатам, для того чтоб обругать их.
Женщина в коротенькой шубке, разорванной под мышкой, вздернув подол платья, показывая солдатам красную юбку, кричала каким-то жестяным голосом...
Зашли в ресторан, в круглый зал, освещенный ярко, но мягко, на маленькой эстраде играл струнный квартет, музыка очень хорошо вторила картавому говору, смеху
женщин, звону стекла, народа было очень
много, и все как будто давно знакомы друг с другом; столики расставлены как будто так, чтоб удобно было любоваться костюмами дам; в центре круга вальсировали высокий блондин во фраке и тоненькая дама в красном платье, на голове ее, точно хохол необыкновенной птицы, возвышался большой гребень, сверкая цветными камнями.
— Нужно, чтоб дети забыли такие дни… Ша! — рявкнул он на
женщину, и она, закрыв лицо руками, визгливо заплакала. Плакали
многие. С лестницы тоже кричали, показывали кулаки, скрипело дерево перил, оступались ноги, удары каблуков и подошв по ступеням лестницы щелкали, точно выстрелы. Самгину казалось, что глаза и лица детей особенно озлобленны, никто из них не плакал, даже маленькие, плакали только грудные.
— Да, — тут
многое от церкви, по вопросу об отношении полов все вообще мужчины мыслят более или менее церковно. Автор — умный враг и — прав, когда он говорит о «не тяжелом, но губительном господстве
женщины». Я думаю, у нас он первый так решительно и верно указал, что
женщина бессознательно чувствует свое господство, свое центральное место в мире. Но сказать, что именно она является первопричиной и возбудителем культуры, он, конечно, не мог.
Женщин — не очень
много, как большинство мужчин, почти все они зрелого возраста.
Мысли его растекались по двум линиям: думая о
женщине, он в то же время пытался дать себе отчет в своем отношении к Степану Кутузову. Третья встреча с этим человеком заставила Клима понять, что Кутузов возбуждает в нем чувствования слишком противоречивые. «Кутузовщина», грубоватые шуточки, уверенность в неоспоримости исповедуемой истины и еще
многое — антипатично, но прямодушие Кутузова, его сознание своей свободы приятно в нем и даже возбуждает зависть к нему, притом не злую зависть.
Самгину показалось, что глаза Марины смеются. Он заметил, что
многие мужчины и
женщины смотрят на нее не отрываясь, покорно, даже как будто с восхищением. Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а
женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо ждал. Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к столу и согнулся над ним, говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от очков ее отскакивают синие огни…
Впереди толпы шагали, подняв в небо счастливо сияющие лица, знакомые фигуры депутатов Думы, люди в мундирах, расшитых золотом, красноногие генералы, длинноволосые попы, студенты в белых кителях с золочеными пуговицами, студенты в мундирах, нарядные
женщины, подпрыгивали, точно резиновые, какие-то толстяки и, рядом с ними, бедно одетые, качались старые люди с палочками в руках,
женщины в пестрых платочках,
многие из них крестились и большинство шагало открыв рты, глядя куда-то через головы передних, наполняя воздух воплями и воем.
Он размышлял еще о
многом, стараясь подавить неприятное, кисловатое ощущение неудачи, неумелости, и чувствовал себя охмелевшим не столько от вина, как от
женщины. Идя коридором своего отеля, он заглянул в комнату дежурной горничной, комната была пуста, значит — девушка не спит еще. Он позвонил, и, когда горничная вошла, он, положив руки на плечи ее, спросил, улыбаясь...
— Нигде, я думаю, человек не чувствует себя так одиноко, как здесь, — торопливо говорила
женщина. — Ах, Клим, до чего это мучительное чувство — одиночество! Революция страшно обострила и усилила в людях сознание одиночества… И
многие от этого стали зверями. Как это — которые грабят на войне?.. После сражений?
Самгин был в том возрасте, когда у
многих мужчин и
женщин большого сексуального опыта нормальное биологическое влечение становится физиологическим любопытством, которое принимает характер настойчивого желания узнать, чем тот или та не похожи на этого или эту.
Там было тесно, крикливо, было
много красивых, богато одетых
женщин, играл небольшой струнный оркестр, между столов плутали две пары, и не сразу можно было понять, что они танцуют.
— Я, должно быть, немножко поэт, а может, просто — глуп, но я не могу… У меня — уважение к
женщинам, и — знаешь? — порою мне думается, что я боюсь их. Не усмехайся, подожди! Прежде всего — уважение, даже к тем, которые продаются. И не страх заразиться, не брезгливость — нет! Я
много думал об этом…
Женщина улыбнулась, ковыряя песок концом зонтика. Улыбалась она своеобразно: перед тем, как разомкнуть крепко сжатые губы небольшого рта, она сжимала их еще крепче, так, что в углах рта появлялись лучистые морщинки. Улыбка казалась вынужденной, жестковатой и резко изменяла ее лицо, каких
много.
Эти два часа и следующие три-четыре дня,
много неделя, сделали на нее глубокое действие, двинули ее далеко вперед. Только
женщины способны к такой быстроте расцветания сил, развития всех сторон души.
— Да, то ужасный путь, и
много надо любви, чтоб
женщине пойти по нем вслед за мужчиной, гибнуть — и все любить.
— У таких
женщин любовники есть, — говорил он, — да и хлопот
много: доктора, воды и пропасть разных причуд. Уснуть нельзя покойно!
— Скажите мне что-нибудь про Петербург, про ваши победы: о, их
много у вас? да? Скажите, что тамошние
женщины — лучше здешних? (она взглянула на себя в зеркало) одеваются с большим вкусом? (и обдернула на себе платье и сбросила с плеча кружевную мантилью).
Он сравнивал ее с другими, особенно «новыми»
женщинами, из которых
многие так любострастно поддавались жизни по новому учению, как Марина своим любвям, — и находил, что это — жалкие, пошлые и более падшие создания, нежели все другие падшие
женщины, уступавшие воображению, темпераменту, и даже золоту, а те будто бы принципу, которого часто не понимали, в котором не убедились, поверив на слово, следовательно, уступали чему-нибудь другому, чему простодушно уступала, например, жена Козлова, только лицемерно или тупо прикрывали это принципом!
— Послушайте, Вера, я не Райский, — продолжал он, встав со скамьи. — Вы
женщина, и еще не
женщина, а почка, вас еще надо развернуть, обратить в
женщину. Тогда вы узнаете
много тайн, которых и не снится девичьим головам и которых растолковать нельзя: они доступны только опыту… Я зову вас на опыт, указываю, где жизнь и в чем жизнь, а вы остановились на пороге и уперлись. Обещали так
много, а идете вперед так туго — и еще учить хотите. А главное — не верите!
Во мне есть немного этого чистого огня, и если он не остался до конца чистым, то виноваты…
многие… и даже сами
женщины…
— Нет, я бабушку люблю, как мать, — сказал Райский, — от
многого в жизни я отделался, а она все для меня авторитет. Умна, честна, справедлива, своеобычна: у ней какая-то сила есть. Она недюжинная
женщина. Мне кое-что мелькнуло в ней…
Она чувствовала условную ложь этой формы и отделалась от нее, добиваясь правды. В ней
много именно того, чего он напрасно искал в Наташе, в Беловодовой: спирта, задатков самобытности, своеобразия ума, характера — всех тех сил, из которых должна сложиться самостоятельная, настоящая
женщина и дать направление своей и чужой жизни,
многим жизням, осветить и согреть целый круг, куда поставит ее судьба.
— Как первую
женщину в целом мире! Если б я смел мечтать, что вы хоть отчасти разделяете это чувство… нет, это
много, я не стою… если одобряете его, как я надеялся… если не любите другого, то… будьте моей лесной царицей, моей женой, — и на земле не будет никого счастливее меня!.. Вот что хотел я сказать — и долго не смел! Хотел отложить это до ваших именин, но не выдержал и приехал, чтобы сегодня в семейный праздник, в день рождения вашей сестры…
— Кому? Ха-ха-ха! А скандал, а письмо покажем князю! Где отберут? Я не держу документов в квартире. Я покажу князю через третье лицо. Не упрямьтесь, барыня, благодарите, что я еще не
много прошу, другой бы, кроме того, попросил еще услуг… знаете каких… в которых ни одна хорошенькая
женщина не отказывает, при стеснительных обстоятельствах, вот каких… Хе-хе-хе! Vous êtes belle, vous! [Вы же красивая
женщина! (франц.)]
Уже раза два раздался его громкий хохот и, наверно, совсем неуместно, потому что рядом с его голосом, а иногда и побеждая его голос, раздавались голоса обеих
женщин, вовсе не выражавшие веселости, и преимущественно молодой
женщины, той, которая давеча визжала: она говорила
много, нервно, быстро, очевидно что-то обличая и жалуясь, ища суда и судьи.
В этом я убежден, несмотря на то что ничего не знаю, и если бы было противное, то надо бы было разом низвести всех
женщин на степень простых домашних животных и в таком только виде держать их при себе; может быть, этого очень
многим хотелось бы.
Я видел наконец японских дам: те же юбки, как и у мужчин, закрывающие горло кофты, только не бритая голова, и у тех, которые попорядочнее, сзади булавка поддерживает косу. Все они смуглянки, и куда нехороши собой! Говорят, они нескромно ведут себя — не знаю, не видал и не хочу чернить репутации японских
женщин. Их нынче
много ездит около фрегата: все некрасивые, чернозубые; большею частью смотрят смело и смеются; а те из них, которые получше собой и понаряднее одеты, прикрываются веером.
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем. В городе, при таком большом народонаселении, было живое движение.
Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно
женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
Нам попадалось особенно
много пестро и нарядно одетого народа, мужчин и
женщин, пеших, верхами и в фурах, все малайцев.